Есть в Петербурге место, где пересекаются четыре улицы, образуя при этом перекрёсток, имеющий пять углов. Для меня это место навсегда связано с моим отцом. Мы жили здесь неподалёку, на Разъезжей улице. По словам отца, именно сюда он принёс меня из роддома. Здесь я сделал свои первые шаги и хожу до сих пор.

...Во времена моего раннего детства у пяти углов встретились двое высоких бородатых мужчин. Один держал на руках маленького сынишку. Этим малышом был я. Второй имел густые чёрные брови и был одет в потёртую замшевую куртку, из кармана которой торчал измятый журнал. Знакомы они не были. Их свела на несколько секунд закрытая дверь магазина с табличкой «Переучёт».

- Что пишут в журнале? - поинтересовался мой отец.

- Воспоминания Брежнева, - улыбнулся незнакомец.

- Тоже мне, Леонид-летописец, - пошутил отец.

- А вы хотели прочесть там Бродского, если, конечно, знаете кто это?

- Знаю, читал в самиздате. Но могли бы Евтушенко напечатать. Читали «Бабий яр»?

 - А я смотрю, мы с вами дышим одним воздухом... Может по стаканчику портвейна, за мемуары вождя?

- Спасибо, но я не пью, - ответил отец.

- Тогда держи! - Мужчина протянул мне конфету, повернулся и скоро его массивная фигура исчезла среди спешащих людей.

Позже, когда страна узнала Сергея Довлатова, отец утверждал, что именно он угостил меня конфетой. Не могу гарантировать достоверность диалога, но я склонен верить своему отцу, потому что люблю его. Да и просто мне хочется в это верить.

/Улица Правды и волейбол

Можно ли врать на улице Правды?

Как только я начал понимать, что правда - это противоположность лжи, меня стал мучить этот вопрос.

Потом к нему добавились другие детские вопросы.

Почему именно эта улица носит имя Правды? И может стоило бы назвать именем Правды все улицы в городе, присвоив им лишь соответствующие номера, чтобы не путать?

Вопросы отпали, когда я узнал, что улица носит имя газеты «Правда», не имеющей к правде ни малейшего отношения.

Но именно на этой улице находился спортивный зал, где в юности я увлёкся волейболом.

Ах, какая у нас была команда!

Первенство школы далось нам без особых проблем.

Чуть сложнее достался кубок завода «Большевик», а затем и чемпионство среди комсомольских команд района. Был в те времена и такой турнир. Не удивительно, что когда власти задумали устроить спартакиаду по волейболу среди стройотрядов, мы были отправлены в спортивный лагерь под Ленинградом, где проходили соревнования. На тренировках и в товарищеских встречах мы громили противников с убедительным счётом.

Душой нашей команды был Виталик. Он единственный из нас всерьёз задумывался о спортивной карьере. У Виталика были для этого все данные, включая неуспеваемость по всем предметам, которая просто вынуждала его делать ставку в своей жизни на спорт.

Рабочими лошадками в команде были я и Максим Зябликов.

От старших товарищей из комсомола за нас играл Ануфриев, владевший техникой волейбола на твёрдую тройку, но блестяще излагавший перед руководством наши спортивные задачи с точки зрения марксизма-ленинизма.

Музой нашей школьно-студенческой команды была Ленка Попова, игравшая вполне прилично, и приносившая дополнительную пользу тем, что в её присутствии парни не могли играть плохо. Каждый старался на полную катушку, очарованный парящими в воздухе Ленкиными косичками и стройными ножками в кроссовках «Красный треугольник».

Успех наш продолжался до тех пор, пока Виталик не повредил на тренировке руку. Запасных, как в профессиональных командах, у нас не было, и мы были на грани отчаяния перед решающей игрой.

Кто-то посоветовал нам взять в команду парня из Алма-Аты, только что приехавшего в лагерь. Говорили, что дома он играл за сельскохозяйственный техникум и имел значок ГТО. Выхода не было и на ближайшей тренировке мы встретились. Ануфриев первым делом проверил новичка на идеологическую надёжность, погоняв его по основным вопросам истории комсомола.

- Сойдёт, - заявил он, получив правильные ответы и не удосужившись даже спросить у парня его имя.

Вторым к новичку подошёл я.

- Ну, привет. Давай знакомиться. Меня Женя зовут, - я протянул ему руку.

- Я - Замир, - ответил он на моё рукопожатие.

- Да я тоже собственно за мир. У нас тут все против ястребов из Пентагона. Зовут-то тебя как?

- Я - Замир, - продолжал «упорствовать» парень, ещё крепче сжимая мою руку.

- Послушай, дружище, проверка на вшивость уже закончена. Да и вообще у нас это только Ануфриева интересует, а мне важнее то, как ты блоки ставишь. Ну, так как звать-то?

- Меня зовут Замир, - продолжал улыбаться парень, тряся мою руку.

Все расхохотались, и лишь одна Ленка Попова сделала умный вид, будто бы всё понимала с самого начала.

...Замир оказался отличным игроком и отменным товарищем. Его добродушная улыбка даже в самые критические моменты игры вселяла в нас спокойствие и веру в победу.

- Какое красивое имя Замир! - восхищалась Ленка. - Если бы это была фамилия, то я, пожалуй, вышла бы за тебя замуж, чтобы стать Еленой Замир,- кокетничала она.

Максим Зябликов при этих словах ревниво кусал губы и краснел, а Ануфриев крутил пальцем у виска и говорил о политической близорукости.

Турнир мы тогда, конечно же, выиграли. Но это была наша последняя победа. За ней последовал развал Союза.

Ануфриев, не перенёсший такого пассажа, бросил институт и запил.

Ленка Попова закончила факультет журналистики и работает в Гамбурге на студии Би-Би-Си. Клеймить позором родную страну стало её профессией.

Макс Зябликов обнаружил, что по дедушке он Шенерсон и уехал в Израиль, где сделал успешную карьеру военного. Командует танковым батальоном, ненавидит арабов и гордится, что почти в каждом казарменном туалете нацарапана на стене надпись из трёх букв на русском языке.

Замир пропал без вести на первой чеченской войне. Но его добрая улыбка до сих пор согревает мои воспоминания.

Я же остался здесь. В своей разодранной на пятнадцать частей стране, которую я люблю ничуть не меньше той прежней. Мне повезло уцелеть во всех передрягах, и я не собираюсь менять свой родной дом на что-либо другое. Почему? Да, наверное, просто потому, что я всё так же, как и прежде, за мир и у меня своя Правда.

/На круги своя

Областной хоспис. В палате четыре неподвижных тела. Тяжёлый воздух. Мятые простыни, капельницы, каталки. Мне, начинающему волонтёру, нелегко переступить порог.

У входа справа старик, обросший седой щетиной. Иссохшее жёлтое тело. На тумбочке челюсть, памперс и блёклая фотография в рамке. Морской офицер. Капитан второго ранга. Живые чёрные глаза. Только по глазам и узнаю. Это он. Что мне ему сказать? «Как вы себя чувствуете?». Какая циничная нелепость. Он давно ничего не чувствует кроме боли. Пожелать выздоровления? Лицемерие. Всё ведь очевидно. Спросить, чем помочь? Да чем же ему поможешь. О родных спрашивать нельзя. Их здесь у многих нет.

Зачем я сюда пришёл?

Я смотрю в его глаза. Он видит меня.

- Как вас зовут? - спрашиваю я.

- Владимир, - тихо отвечает он.

- Моего отца тоже звали Владимир, - говорю я.

- Кто ты?

- Волонтёр.

- Откуда?

- Из Ленинграда.

- Ты не с Васильевского острова?

- Нет, я с Выборгской стороны.

- А я когда-то жил на Васильевском. Как там сейчас?

- Всё хорошо. Стрелка, биржа, университет, всё как раньше. А ещё мост новый построили. На Петровский остров. Красивый.

- А Дворцовый мост разводят?

- Конечно, разводят. Как всегда, много людей по вечерам. Гуляют, фотографируют.

- Так ты с Васильевского?

- Нет, не с Васильевского.

- А речные трамвайчики есть?

- Да, есть. Ночью, когда мосты разводят, их очень много. И катеров разных, и лодок. А потом, когда мосты разведут, они уходят, и начинается движение грузовых судов. С Балтики идут вверх по течению тяжёлые баржи. По набережной гуляют влюблённые и светло, как днём.

- А улицу Репина ты знаешь?

- Конечно. Узенькая такая. Мощеная камнем.

- Да-да. Я там когда-то жил. После войны... Как жаль, что ты не с Васильевского.

- Я там иногда бываю.

- Послушай, парень, я прошу тебя. Сходи на улицу Репина.

- Хорошо, схожу.

- Когда придёшь, произнеси там вслух: «Плыл по морю чемодан. В чемодане был диван. На диване ехал слон. Кто не верит - выйди вон!» Запомнил?

- Что это?

- Детская считалка. Мы в детстве там так считались, кому водить. Пусть она там снова прозвучит. Около дома номер двенадцать. Ты запомнил?

- Запомнил. Я обязательно это сделаю. Обещаю вам.

Мы посидели несколько минут молча.

- Ты хороший парень. Спасибо тебе, что ты пришёл.

Он попытался взять меня за руку, и я почувствовал еле ощутимое рукопожатие. Слеза выкатилась из его правого глаза и стекла за ухо. Владимир закрыл глаза. Я ушёл.

...На следующий день я приехал на улицу Репина.

Тесная улочка. Окна первых этажей у самой земли. Городского шума здесь не слышно. На балконах сохнет бельё. Живут люди.

- Плыл по морю чемодан. В чемодане был диван. На диване ехал слон. Кто не верит - выйди вон! - произнес я громко.

Из окна первого этажа высунулась смешная рожица мальчишки лет семи с удивлёнными глазёнками.

- Что это?

- Считалочка такая.

- А это зачем?

- Просто так. Игра. Запомнил?

- Запомнил.

Я ушел, а вслед мне на всю улицу звонким мальчишеским голосом разносилось:

- Плыл по морю чемодан. В чемодане был диван. На диване ехал слон. Кто не верит - выйди вон!